Публикуем дополнительный фрагмент книги Марка Рибу “Слова молчуна”.
Это дневник его отца, Камиля Рибу, который был в свое время издан в Лионе (BGA Permezel).

Дневник Камиля Рибу
Фрагмент

Ла-Карель, апрель

Вместе с папой и мамой мы разбирали семейный архив и на основе найденных там документов и родительских пояснений я составил генеалогическое древо семейств Рибу, Велэ, Буржо и Жерен, предков моих четырех бабушек и дедушек. В этой генеалогии нет ничего экстраординарного – мы вовсе не происходим от бедра Юпитера, – но, как говорится, это целая череда достойнейших людей. Интересно, что это весьма показательный пример истории и становления самой обычной буржуазной семьи. Хотя, конечно, как известно, норма – это чаще всего исключение.

По всем линиям я проследил родословную по меньшей мере до прапрадедов и даже нередко еще на одно поколение дальше, то есть до середины, а то и до начала XVIII века. Тогда и перебрались в Лион сыновья земледельцев из Бресса (Рибу), из долины Роны (Велэ), из Бургундии (Буржо). Они превратились в лавочников, басонщиков , позументщиков, свечных дел мастеров, галантерейщиков, зеркальных дел мастеров, продавцов тканей и мясников. Быть может, кто-то из них поселился на торговых улицах – Мерсьер или Сент-Катрин, – куда в ту пору стекались покупатели со всего Лиона. Возможно, уже в 1745–1800 годах среди них были крупные торговцы, солидные буржуа, мастера-басонщики – некоторые из семейства Рибу точно были. Но с уверенностью говорить об оптовой торговле можно лишь применительно к первым годам XIX века, когда бури революции уже миновали. Тогда два человека – Антуан Рибу и Жозеф Обиц оказались настолько предприимчивыми, что решительно выбились в люди, преумножили свое состояние и заняли место среди крупнейших лионских коммерсантов – «Дом Рибу, шелк и креп» и «Торговый дом Обиц. Меха». Они были помощниками мэра Лиона, кто-то управлял богадельней, кто-то был представлен к награде и т. д. В этом же ряду стоит и Мишель Велэ, меняла. В это время все они породнились с семьями, стоящими несколько выше по социальной лестнице. Антуан Рибу взял в жены девушку из семейства д’Оссиньи. Мишель Велэ – из семьи Бертран. Невесты особого приданого не имели, но через д’Оссиньи Рибу породнились с аристократией, а через Бертранов – с крупной провинциальной буржуазией из Пюи, чей род можно проследить до 1520 года, купцы, нотариусы, консулы.

Это был наиболее насыщенный этап семейной истории, но и далее род процветал, состояние росло – как за счет торгового оборота, так и благодаря экономному ведению хозяйства и разумному распоряжению наследством. На самом деле не последнюю роль в этом сыграла низкая рождаемость в буржуазной среде на протяжении XIX века и угрожающе высокая смертность в младенческом возрасте (семеро сыновей Антуана Рибу и восемь отпрысков Луи Ф. Жозефа Обица умерли в раннем детстве).
У истории этой семьи есть две поразительных особенности. Во-первых, тесная связь с одним и тем же регионом – Лион так или иначе был центром всех событий. Единственным исключением является Обиц, подмастерье меховщика; он прибыл в Лион из Штирии в XVIII веке. В остальном разброс небольшой: вся родня обитала в Лионе, Сент-Этьене и Вильфранше, – разве что в начале XVIII века одна из ветвей семейства Бертран обосновалась в городке Лаваль, в полутораста километрах от Лиона. Позднее несколько дальних родственников перебрались в Тур, Париж, Марсель, Алжир, но там они не слишком-то преуспели.

Так же как территориальная общность, для членов семьи характерен род занятий. Все потомки этого большого семейства были предпринимателями, а с тех пор, как они перестали быть владельцами лавок, выбор сводился к двум-трем занятиям: торговле шелком, сукном и банковскому делу. Это относится и к нынешнему поколению: из всех многочисленных сверстников я могу назвать лишь трех офицеров (Тони Рибу, Анри Лонген и Альбер Крос), трех адвокатов (Леон Рибу, мой дядя и Жюльен Рибу) и одного священника (Франсуа Велэ). Ни одного служащего! Кроме вышеупомянутых офицеров. Забавно, что и оба моих брата, и я так или иначе подумывали о выборе публичной профессии: Леон хотел работать в министерстве природных ресурсов, Жюль – в армии, я – в дипломатической сфере. Но – вероятно, в силу семейной склонности – мы все пришли к предпринимательству (Леон — первый и единственный из Рибу, кто вернулся к сельскому хозяйству). Заметьте, ни одного политика! Зато несколько Рибу связали жизнь с городским управлением и благоустройством – занимались лионскими приютами и домами престарелых. Антуан Рибу, его сыновья Леон и Камиль и зять Антуан (папа) почти сто лет без перерыва входили в городской совет. И наконец, есть один священник и одна монахиня (Мари-Антуанетта Балэ), что свидетельствует о буржуазной благонамеренности и приверженности к религии.

Что касается политических воззрений, то, вероятно, будет справедливо отметить, что взгляды этих семей сложились и со временем все более утверждались как правоцентристские. Судя по рассказам г-на Эдуарда Эйнара, дедушка Антуан Рибу похоже являлся относительно «политически продвинутым». А вот его сын Леон был не кем иным, как клерикалом. У Рибу и Буржо почти все сыновья получили образование, закончили лицей.

Наиболее интересные личности – это Эдме д’Оссиньи, его зять Антуан Рибу, Леон Рибу, его сын, Жан-Луи Жозеф Обиц, его зять Жозеф-Ришар Буржо, а также мой дед Шарль Буржо.
Эдме д’Оссиньи, младший отпрыск дворянского семейства, отправляясь в путешествие в Италию, остановился в Лионе, он вручил рекомендательное письмо начальнице пансиона при монастыре Св. Екатерины, влюбился в одну из обучавшихся там девиц, м-ль Гриве, дочь банкира, и сочетался с ней браком. Эта история имела продолжение. Юноша порвал с родными, обосновался в Лионе и, кажется, сочувствовал революции в первые годы. Потом революция его разорила, Эдме грозила гильотина, но ему удалось бежать из тюрьмы. И, несмотря ни на что, впоследствии он сделал недурную карьеру, стал синдиком гильдии лионских менял. Он был хорош собой и жил на широкую ногу.

Антуан Рибу, которого при мне всегда называли дед Рибу, патриарх, заложивший основы семейного богатства, выглядит куда более достойным, чем его покойный отец (говорили, что в 1788-м тот отправился на Антильские острова – интересно зачем?). Лавчонку, которую держала его мать, Антуан превратил в крупный торговый дом на улице Гренетт. Женился он на м-ль д’Оссиньи, принадлежавшей к обедневшей дворянской фамилии, приданого за ней не дали, но она была красавицей. Дед Рибу рано овдовел, а из его семерых сыновей в брак вступил лишь один. Антуан Рибу отличался высоким ростом, отменным здоровьем, любил поесть, с сыновьями и внуками держался сурово, нежностей не допускал, вел светскую жизнь, обожал театр, но прежде всего был деловым человеком. К концу жизни он ослеп, сохранив при этом ясность ума, умер в восемьдесят четыре года.

Младший из его сыновей, Леон Рибу, адвокат, никогда впрочем не принимавший участия в судебных процессах, сосредоточился на работе в социальной сфере (он ведал домами престарелых, вопросами профессионального образования и т. д.), был связан с прогрессивными представителями лионских деловых кругов, которым была небезразлична судьба города и общественных заведений. Вряд ли тогдашние представители клана были рафинированными интеллигентами, тяготевшими к искусству, скорее они лишь проявляли интерес к интеллектуальной сфере и политике, но это были люди широких взглядов, разумные и достойные: Камбефоры, Мангини, Тиссёры и др. Я еще застал таких, как Эдуар Эйнар, Жозеф Жилле, Огюст Изак. Сам Леон Рибу был книгочеем, он собрал большую библиотеку; что до его «буржуазных вкусов» – о них дают представление принадлежавшие ему мебель и картины.

Леон отличался остроумием. Его брат Камиль был добряк, но хотя о нем часто говорили в семье, я совсем его не помню.
Ж.-Л. Ж. Обиц играл в клане Буржо ту же роль, что дед Рибу в нашей семье. Он тоже воспринимался как дед Обиц. Для меня это не слишком реальная личность, – быть может, я представляю его слишком похожим на деда Рибу – в моем воображении он как бы сливается с ним. Все, что мне о нем известно: он был крупным торговцем мехами (поэтому часто ездил на Лейпцигскую ярмарку) и работал в лионской мэрии. Его отец, тот самый, который по преданию прибыл в наши края из Штирии, вроде бы спасся во время революционного террора, переодевшись бродячим торговцем, после того как жена несколько дней прятала его в башенке их дома. Видимо, благодаря ему в семье сохранились бумаги и печать Майевра де Шанвье, эшевена Лиона.

Зять Обица Жозеф Ришар Буржо был негоциантом, а затем банкиром в Вильфранш-сюр-Сон, он много разъезжал по служебной надобности, по рассказам мамы, у него были друзья на севере страны, в Париже (Каваньяки). Он был образованным человеком, блестящим рассказчиком, во всяком случае он принадлежал к более утонченному, более интеллектуальному кругу, чем тогдашние Рибу, и поддерживал отношения с дворянством региона Божоле.
Шарль Буржо, его сын, а мой дед, мне кажется, был замечательной личностью. Высокий, красивый, он выглядел весьма внушительно; сохранилась цветная литография – на ней изображен на редкость привлекательный молодой человек в ярко-синем костюме. Он обожал роскошь и жил на широкую ногу. Именно Шарль Буржо приобрел и переделал Ла-Карель. Он держался как настоящий владелец поместья: лошади, собаки, охотничьи облавы (он просил называть его егермейстером); по осени непременно светские приемы. Не знаю, любил ли он чтение, но явно предпочитал все старинное, а в ту пору это был отнюдь не банальный выбор, в отличие от нынешних любителей антиквариата, получивших хорошее образование. Это ему мы обязаны солидной меблировкой Ла-Карель, а не тогдашним новоделом в стиле Луи-Филиппа или Наполеона Третьего. Словом, он был знатоком, а составленное им собрание оружия просто превосходно.
Он много путешествовал, любил лошадей; блестящий, высокомерный, гордый, и в то же время щедрый, этакий сеньор. Игрок и кутила, он обожал хороший стол и красивых женщин. Закат его жизни окутан тайной: в последние годы они с женой жили раздельно, часть года он проводил в Париже, вращался в артистической среде, покупал много произведений искусства, но довольно посредственных, – видно, уже сказывалась болезнь. Кажется, это называлось паралитическое слабоумие. Умер он внезапно – в Лионе, в мастерской сына. Что это было – сердечный приступ? Самоубийство?

Он был не прочь покутить, но в то же время во всем остальном придерживался порядка, упрочив семейное состояние. Наделенный блестящим умом, он был весьма удачливым предпринимателем, играл на бирже. К примеру, во время войны он сделал удачный ход, вложив все деньги во «Французскую ренту» (гособлигации). После его кончины выяснилось, что бóльшую часть оставленного им наследства составляют акции Суэцкого канала и компании Saint-Gobain; к сожалению, с тех пор наследники, не желавшие рисковать, многое продали. А в свое время банк Comptoir d’Escompte готов был дать Шарлю Буржо ссуду миллион чистыми, не требуя залога. Он верил в электричество, и из-за этого потерял деньги, вложенные в фирму Bougies Jokoskow.
Жена его обожала: он к ней прекрасно относился, ни в чем не ограничивал. Моя бабушка также была предпринимательницей, после кончины супруга и денежные дела, и виллу Ла-Карель она поддерживала на должном уровне. Она разделяла пристрастие мужа к жизни на старинный манер, как и он, любила роскошь, устраивала пышные приемы.
Их сын не отличался большим умом, что доставило отцу жестокое разочарование, но внучку Шарль любил без памяти.